Агентство Пинкертона [Сборник] - Лидия Гинзбург

— На предварительном следствии вы называли себя Геком Орчайдом. Что это значит?

— Это значит, что на предварительном следствии я говорил неправду. До того момента, когда агенты Пинкертона явились в Тринидад за Орчайдом, чтобы превратить его в орудие своих планов и тем погубить моих товарищей и всю Федерацию, — за час до этого Гек Орчайд был изъят из своей квартиры и изолирован мной. Арестован Пинкертоном был я, приняв на время имя отъявленного негодяя. Законами Штатов я, конечно, буду наказан за насилие, учиненное над священной личностью Орчайда, но согласитесь, господа судьи, что мое маленькое самозванство будет стоить мистеру Пинкертону, клеветнику, провокатору и убийце, всей его славы гениального сыщика. Что же, касается Гека Орчайда, то по первому же требованию суда, он будет приведен моими Тринидадскими друзьями, оказавшими ему гостеприимство в Глянцевитом руднике на все время моего тюремного заключения.

Эффект был полный и решительный. Человек, выдаваемый розыском и следствием за убийцу, подкупленного Федерацией, центральная фигура процесса, душа Пинкертоновского обвинения, — оказывается совсем другим лицом, подменившим собой Орчайда, игравшим роль целых два месяца, чтобы позорно разоблачить Пинкертона и выбить главное оружие из рук обвинения. Скандал, действительно, незаурядный.

Раньше, чем публика успела осмыслить создавшийся пассаж, председатель, объявив перерыв, распорядился очистить от публики зал заседаний.

Мы не будем здесь приводить все детали процесса, которого, в широком смысле этого слова, после первых же выяснившихся данных, в сущности и не было. Дело, которое собирались раздуть как можно больше, предать самой широкой гласности, — стало слушаться, вопреки всем законам, при закрытых дверях. Пытались хоть этой мерой плюс соответствующими сообщениями прессы спасти наигранную популярность Пинкертона и его агентства.

Ход Федерации в виде остроумного плана, проведенного Джоном Питчем, вынудило суд снять совершенно с подсудимых обвинение в причастности к убийству Стенен-берга, убитого, с согласия всей корпорации колорадских промышленников, агентами Пинкертона.

Но оставалось еще два крупных козыря в руках лицеприятного американского суда. Снимок у Колорадских Источников и инсценированное Пинкертоном бегство сотоварищей Мойера-Гейвуда и Петтибона. Но защита, с помощью все тех же рабочих, не упускавших ни малейшей детали, с помощью которой можно было сломить обвинение, — защита разрушила до основания и этот шанс пинкертонохозяйской банды.

Бюро Федерации еще тогда, когда этот провокаторский снимок был напечатан в «Денвер-Геральд», воспроизвело и разослало этот снимок в сотнях экземпляров по всем заводам и копям штагов Идаго и Колорадо. Для чего это было сделано, вряд ли определенно отдавали себе отчет сами товарищи из бюро, так как руководило ими в этот острый момент больше подсознательное чутье, чем деловая необходимость.

Так или иначе, но если бы не эта мера, вряд ли видела бы Керингс, жена колорадского рудокопа, этот злополучный снимок.

— Посмотри, Джек, — сказала она мужу, вглядываясь в снимок. — Ведь это же промывалки «Английской Золотой Компании» стоят у источников. — Не правда ли, Джек?

— Ну да. Это промывалки. Снимок сделан прекрасно. Каждая мелочь отчетлива. Но что, право, скажешь об этом лице? Ни дать, ни взять — Томас Мойер, посмотри, какое поразительное сходство.

— Но послушай, Джек. Ведь крушение произошло 26 апреля?

— Ну?

— А промывалки у источников поставлены Компанией только 2 мая, когда они только что прибыли из Чикаго.

Женщина была права. Рабочие Колорадского союза немедленно известили адвокатуру, которой в дальнейшем ничего уже не стоило установить, что аппараты для промывания золотого песка были получены и установлены «Английской Концессионной Компанией» 2 мая. Какое ни оказывалось на «компанию» давление со стороны американских промышленников, «последняя» не сочла возможным отрицать этот факт, свидетелями которого являлся весь служебно-рабочий штат предприятия.

Но и этим крупным козырем защита не оперировала на предварительном следствии. Рассчитывали на публичный процесс, и все, что так нещадно компрометировало обвинение, приберегалось для публичного удара по Пинкертону и его паучьей клиентуре.

Последней страницей этого во всех отношениях исключительного дела было неожиданное появление «“бежавших” от правосудия» Гейвуда и Петтибоне и их пространная жалоба прокурору на насильнические действия Пинкертона, арестовавшего и пытавшегося вывезти их из штата в нарушение основных законов Северо-Американских Штатов. Истинный смысл, как и, главным образом, конец всего этого дела, был замят по требованию капитала, американской лакейской прессой, а единственная в Колорадо рабочая газета «Лабор Трибюн» за попытку открыть читателям сущность Пинкертоновской деятельности, была нещадно оштрафована, многократно конфискована и, наконец, закрыта американскими властями.

А. Архангельский

КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПИНКЕРТОН

«Я имел случай года полтора назад выступить с предложением создания коммунистического Пинкертона, я и сейчас стою на той же точке зрения».

Н. Бухарин.

— А, действительно, — подумал товарищ Октябрев, старый партийный работник, — хорошо бы описать свою жизнь. Сколько приключений! Как много захватывающих моментов! Подполье, ссылка, побег, революция, гражданская война. Есть что порассказать молодым коммунистам. Да, жаль — нет времени!

Октябрев посмотрел в записную книжку и в отделе «для памяти» под сегодняшним числом прочел: «Междуведомственное заседание, комиссия по организации дома отдыха, ячейка, доклад на заводе, лекция в партшколе, статья в газету…»

— Когда уж писать! — вздохнул он и заторопился на междуведомственное совещание.

— Эврика! — закричал литератор Чегоизволин, прочтя о коммунистическом Пинкертоне, — есть такое дело! Это пахнет червонцами. Пока «они» раскачаются, я им таких Пинкертонов наделаю — пальчики оближешь!

Он присел к столу, вытащил бумагу, схватил перо и заскрипел:

Роман в 35 главах.

Черная, как самодержавное правительство, ночь висела над Петербургом, когда в одном из рабочих кварталов, старый партийный работник Ортодокс Большевиков спустился в подвал, где его ждали старые партийные работники со стажем с 1889 года.

— Товарищи! — вскричал, входя, Ортодокс: — наступил великий час! Поклянемся Марксом и Энгельсом, что завтра же свергнем власть буржуазии!!

— Клянемся! — вскричали старые партийные работники, потрясая оружием.

За окнами завывала метель. Метались тени сыщиков, полицейских и жандармов. Внезапно раздался залп. Ортодокс бросил бомбу и, воспользовавшись суматохой, выскочил в окно.

Преследуемый сыщиками, жандармами и полицейскими, Ортодокс вскочил в парадное особняка на Галерной гавани и быстро взобрался на чердак. Но только он переступил порог, как чьи-то руки схватили его за шею и женский голос сказал:

— Не бойтесь, товарищ, это я — товарищ Анна, старая партийная работница с 1890 года.

— Это ты?! — вскричал Ортодокс, — ты тоже спасаешься от шпиков и наглого произвола жандармов? Так вот что я скажу тебе. Я люблю тебя! Будь моей гражданской женой, согласно нашей старой партийной программы!

— Нет! — твердо ответила Анна. — Разве можно говорить о любви, когда не свергнут существующий строй? Я буду твоей только тогда, когда ты организуешь социальную революцию.

— Да? — вскричал Ортодокс. — Хорошо! — И прыгнул в слуховое окно.

— Ага, попались! — вскричал поручик Белогвардейкин, втаскивая связанных по рукам и ногам Анну и Ортодокса.

— Готовьтесь, красные собаки, к смерти!

Поручик был пьян. Он высморкался в трехцветное знамя и запел «боже царя храни», заряжая браунинг.

— Анна! — прошептал Ортодокс, — скорее перегрызи веревки, связывающие мне руки.

Едва поручик прицелился и стал нажимать курок, как ловким ударом Ортодокс выбил у него оружие и повалил его на пол.

— Спасайся! — крикнул он Анне, прыгая в окно.

— Итак, — улыбаясь, сказал Ортодокс, — ты моя жена!

— Твоя до гроба, — прошептала Анна, стыдливо опуская глаза.

Они сидели в уютной комнате, полученной по ордеру жилотдела. В камине уютно потрескивали дрова, полученные из райтопа, уютно горело электричество.